Эриксоновская терапия

Практика

Терапетическая практика

Подход Эриксона был основан на тщательных объективных наблюдения за человеческим поведением, что и позволило ему стать одним из наиболее выдающихся психотерапевтов нашего столетия. Основной результат этих наблюдений состоял в том, что люди обладают как сознательным, так и бессознательным функционированием. Сознательный ум несет в себе все те предубеждения и ограниченные перспективы понимания реальности, которые могут отражаться в различных искажениях восприятия и поведенческих аномалиях. С другой стороны, бессознательный ум — это гибкая система мыслей и осознания, воспринимающая и реагирующая на объективные аспекты реальности.

Бессознательный ум воспринимает, мыслит и реагирует на окружающий мир буквальным и объективным образом, в отличие от негибкого искаженного восприятия, свойственной уму сознательному. Бессознательный ум знает те вещи, которые сознательный упускает, помня то, что сознательный ум позабыл. Бессознательный ум несет ответственность за многие сложные виды деятельности, такие как ходьба, управление машиной, чтение и т.п.

Он часто оказывает влияние на мышление, восприятие и поведение сознательного ума в виде интуитивных предчувствий, догадок, сновидений и эмоций. Хотя бессознательный ум во многих отношениях подобен ребенку, в действительности он более мудр, чем сознательный, и содержит себе большое количество неосознанных потенциальных возможностей, часть которых незаметно используется в повседневной деятельности.

Однако многие из этих возможностей остаются скрытыми и неиспользованными по причине ограничений и запретов сознательного ума. И, наконец, бессознательное имеет универсальный характер. Вне зависимости от того, насколько люди отличаются друг от друга на сознательном уровне, они оказываются объединенными на уровне возможностей и качеств бессознательного ума. Культурные различия не могут помешать общению и понимании на уровне бессознательного ума.

Оно служит целям сознательного ума и предохраняет его от болезненных или неприемлемых воздействий, даже если такое предохранение приводит к серьезным невротическим или психотическим расстройствам.

Такие последствия защитных диссоциативных взаимоотношений сознательного и бессознательного распространяются во времени, делая чрезвычайно затруднительным восприятие и реагирование на события реалистичным образом, эффективно используя потенциальные возможности бессознательного. Для большинства людей возникающие при этом искажения реальности вызывают незначительные нарушения индивидуального функционирования и межличностных отношений, но во многих других случаях эти искажения проявляются в общей недееспособности и чувстве дискомфорта.

До того, как эти люди обратятся за помощью к психотерапевту, они обычно не могут получить какую-либо пользу от своего опыта и не способны прямо взглянуть на некоторые аспекты реальности, либо у них возникает такой искаженный образ реальности, что их поведение оказывается непродуктивным и неэффективным. Такие индивиды обычно не способны точно описать свою ситуацию и временами активно сопротивляются попыткам помочь им.

Для Эриксона цель психотерапевтического процесса состояла в стимулировании изменений и достижении новой, более объективной перспективы в восприятии существующей проблемы, позволяющей клиенту использовать свои собственные и приобретенные в процессе обучения навыки для более адекватной реакции на ситуацию. Эриксон обычно игнорировал инсайты и избегал стремления к совершенству. Объективное восприятие и эффективное реагирование на текущие жизненные ситуации — вот чего он ожидал и от самого себя, и от своих пациентов.

Эриксон не ожидал от своих пациентов, чтобы они были чем-то большим, чем есть на самом деле. Он осознавал, что все люди несовершенны, и это несовершенство неизбежно, необходимо и даже желательно. Цель психотерапии, по его мнению, состоит не в том, чтобы создать совершенного человека, а чтобы помочь людям научиться лучше использовать существующие возможности и потенциал, оставаясь при этом собой. Признавая и принимая все эти моменты, Эриксон создавал для клиентов атмо­сферу поддержки, помощи и доверия, предлагая им вполне реальные и достижимые цели.

Эриксона интересовала только лишь адекватность поведения пациента в настоящем и изменение его отношения к реальности в будущем. Он не раз подчеркивал, что прошлое уже свершилось и не может быть изменено. Единственное, что Эриксона интересовало в прошлом, — это способность пациента взглянуть на него объективно и тщательно для преодоления неправильного восприятия, иррациональных убеждений или ограничений, связанных с прошлым и продолжающих оказывать влияние на сегодняшнее поведение пациента.

Эриксон отмечал, что причинно-следственные связи с происходившими ранее событиями могут быть полезны лишь в той мере, в какой они позволяют психотерапевту направлять внимание пациента на необходимые воспоминания, но инсайты о прошлом никогда не являлись для него основной целью психотерапевтической работы.

Эриксон отмечал, что люди эффективнее реагируют на события, когда они могут воспринимать прошлое, настоящее и будущее объективно и беспристрастно. Как уже отмечалось ранее, Эриксон объяснял всевозможные расстройства поведения и его неэффективные формы недостаточным количеством объективных данных о тех или иных факторах — относящихся либо к окружающей среде, либо к прошлому, либо к самому индивиду. Подобным же образом он отстаивал точку зрения, что получение точной, основанной на эмпирическом опыте или на объективной проверке информации, будет вызывать у большинства пациентов ответную реакцию, ориентированную на личностный рост.

Чтобы у пациентов появилось более точное и объективное восприятие себя и окружающей реальности, позволяющее более эффективно справляться с различными ситуациями, им необходимо изменить существующее отношение к реальности. Подобное изменение отношения описывалось Эриксоном как переориентация и переструктурирование негибких и ограничивающих ментальных установок пациентов. Первейшая психотерапевтическая цель — вызвать или стимулировать процесс переструктурирования.

Разрушение любой части негибких и ограниченных ментальных установок будет отражаться на всех переживаниях личности. Дать пациенту возможность пройти через переживания, разрушающие привычные для его сознательного ума паттерны восприятия, мышления и реагирования — такова была цель Эриксона. Когда это произойдет, у пациента появится возможность расти и развиваться своим собственным, индивидуально неповторимым образом.

Транс вызывается для того, чтобы создать особое психологическое состояние, в котором пациент может реорганизовать свою сложную психологическую структуру и применить свои собственные возможности в соответствии со своими переживаниями... тогда результаты психотерапии проявятся в результате восстановления внутреннего синтеза поведения пациента, осуществленного им самим. Это тот опыт переструктурирования переживаний пациента и их реорганизации, который обретается им в процессе лечения.

Для трансформации поведения индивида используется только такое обучение, и только непосредственное переживание внутренних и внешних событий может разрушить старые паттерны поведения и привести к возникновению новых. Такая реорганизация и достижение синтеза является результатом обретения новой перспективы, достигаемой на основе внутреннего и внешнего опыта. Получение подобного опыта дает пациенту возможность приобрести новые виды научения, что и является задачей психотерапевта.

Эриксон часто использовал метафоры, аналогии и истории личного характера, что отчасти объяснялось его желанием подтолкнуть пациента к приданию словам личностного смысла. Так сама передача этих слов пациенту становилась моментом обретения внутреннего опыта, автоматически переводимого пациентом в термины, связанные с его мыслями и предыдущими переживаниями. Эриксон считал, что такой подход в большей мере подходит для передачи пациенту смысла слов, который должен быть пережит слушателем на внутренним уровне, чем прямое и директивное высказывание психотерапевтом своей точки зрения.

Позиция Эриксона в отношении роли пациента в психотерапии была простой и ясной. Он утверждал, что пациент способен сделать что-либо полезное и сам несет ответственность за то, делает он это или нет. Проблема психотерапевта состоит в том, как мотивировать пациента к реорганизации сознательного ума, чтобы он смог использовать потенциальные возможности бессознательного и устранить ригидные, ограниченные, произвольные и основанные на заблуждениях саморазрушительные паттерны мышления и поведения.

Эта общая цель конкретизируется применительно к специфике индивидуальных потребностей каждого пациента. Степень же реорганизации сознательного ума и использования бессознательных способ­ностей определяется особенностями проблем пациента, а также спецификой его личности и ситуацией. Более того, психотерапевтические изменения, в конечном счете, зависят только от усилий, предпринимаемых самим пациентом.

Психотерапевт лишь создает необходимую обстановку, способствующую этим изменениям. Первым и наиболее важным, что психотерапевт должен сделать, является создание соответствующей обстановки и атмосферы, которая будет мотивировать пациентов пройти через трансформирующие события, необходимые для того, чтобы дать им возможность применить то, что они обрели вместе с опытом и научением наиболее эффективным образом, а также с наиболее объективным взглядом как на самих себя, так и на мир.

При этом психотерапевту даже нет необходимости знать природу проблемы или то, что должно быть сделано для ее разрешения. В действительности психотерапевту необходимо знать только то, как создать ситуацию или взаимоотношения, которые будут мотивировать пациента использовать свой собственный опыт и способности для осуществления психотерапии.

Как руководить пациентом и оценивать происходящее — проблема психотерапевта, а задача пациента — с помощью собственных усилий научиться по-новому понимать свои переживания. Психотерапевт делает все необходимое, чтобы мотивировать пациентов. Он служит для клиента источником комфорта, надежды, доверия и вдохновения, хотя в то же время является источником расстройства, дискомфорта, гнева и страха.

Создав психотерапевтическую атмосферу доверия и ожидания успеха, он мог подтолкнуть своих пациентов к самостоятельным действиям с использованием их естественных источников мотивации, выступающих в роли толчка, запускающего психотерапевтический процесс. Психологический аспект лечения представляет собой особое искусство психотерапии и превращает врача из простого механика или техника в столь необходимый многим людям источник веры, надежды, помощи и, что еще более важно, — источник мотивации, ведущей пациента к физическому здоровью и душевному благополучию.

Психотерапевт не должен при этом фиксировать внимание на себе, своих интересах, ожиданиях, профессиональном имидже и том, как его будут оценивать другие. Внимание должно быть обращено исключительно на пациента, поскольку сотрудничество с ним необходимо для обретения им соответствующего опыта, понимания и обучения. Поскольку каждый пациент уникален, форма психотерапевтического вмешательства и тип необходимых изменений также уникальны.

Только сам пациент может предоставить конкретную и точную информацию о необходимых для него изменениях, но он не сможет сделать это эффективно, если психотерапевт потерпит неудачу в создании адекватной обстановки, в которой первичными являются потребности, мысли и действия пациента, а сам он чувствует понимание, принятие, защиту и готовность к сотрудничеству.

Проблема, с которой сталкиваются психотерапевты, состоит в необходимости найти ответ, как сделать или сказать нечто такое, что будет способствовать возникновению у пациента полезного для него опыта. Цель состоит в том, чтобы воссоединить пациента с его скрытыми возможностями, не используемыми вообще или используемыми неправильно, и таким образом подтолкнуть его к переоценке своих убеждений и изменению неуместных форм поведения.

Вне зависимости от того, какие именно аспекты реальности требуют более объективной реакции, задача психотерапевта состоит в том, чтобы дать пациенту возможность обрести опыт, который будет способствовать его росту в том поведенческом, эмоциональном или интеллектуальном направлении, в котором до того он не мог или не желал идти.

Способ решения данной проблемы, предложенный Эриксоном, состоял в его готовности принимать и использовать формы ответной реакции, являющиеся для пациента типичными и нормальными. Он пытался использовать все установки, интересы, эмоции или симптомы пациента. Если у пациента преобладало чувство гнева, Эриксон использовал гнев. Если пациент проявлял чувство гордости, необходимо было использовать это чувство.

Если пациент интересовался садоводством или путешествиями, Эриксон использовал и эту его особенность. Он использовал даже манеру речи клиентов. Таким образом, Эриксон позволял своим пациентам самим определить преобладающие характеристики психотерапевтического контекста, а затем использовал эти характеристики для порождения психотерапевтического опыта. Нельзя недооценивать уровень творчества, необходимого для трансформации всех проявлений пациента для целей психотерапии.

Фактически это та же проблема, которая часто используется в тестах на творчество — например: “Как лучше выполнить задачу при использовании этих инструментов”. Поэтому особое значение приобретают тщательные наблюдения за поведением пациентов для выявления их основных мотивов и потребностей, так же как и концептуальная гибкость психотерапевта, необходимая для принятия точки зрения пациента и его языковых паттернов. Психотерапевтическое вмешательство требует сочетания всех этих способностей: творческого подхода, наблюдательности, гибкости, а также практического опыта и готовности идти на риск.

Опытные преподаватели бывают особенно искусны в подаче информации в контексте, который имел бы личностную значимость и важность для студентов, позволяя им непосредственно пережить то, что прямо и неоспоримо свидетельствует об истинности того, что говорится. Хороший учитель умеет сделать личностно значимой любую тему, подавая материал в форме, создающей мотивацию. Параллели с психотерапией совершенно очевидны, в особенности, если вспомнить тенденцию Эриксона говорить о психотерапевте в роли учителя. Пациенты не “лечатся”, а обучаются вещам, имеющим для них психотерапевтическое значение. Эриксон не раз говорил о психотерапии как о процессе обучения.

наверх

Гипноз

Эриксон считал, что гипноз и гипнотерапия — это темы, которые не могут изучаться отдельно от исследования как природы человека, так и природы процесса психотерапии. Он рассматривал гипноз как естественное, хотя временами и удивительное проявление человеческого функционирования, подчеркивая, что исчерпывающее объяснение гипноза и гипнотических техник зависит от того, как понимать нормальное и ненормальное в человеческом поведении. Более того, он не раз отмечал, что гипноз — только инструмент психотерапии, средство достижения желаемых результатов более быстрым и эффективным образом, чем это могло бы быть сделано иными способами.

Гипноз может быть использован как для создания психотерапевтической атмосферы, так и для проявления потенциальных возможностей, существующих в бессознательном. Он может использоваться различными способами для обретения важного опыта научения и для усиления способности человека получать пользу от данного опыта. Однако гипноз — это, в сущности, просто другой способ сделать то же, что психотерапевт пытается сделать иными средствами. Поэтому достаточно глубокое понимание принципов и целей психотерапии, как понимал их сам Эриксон, является важным предварительным условием для эффективного использования гипноза в психотерапии.

Понимание Эриксоном гипноза носило чисто описательный характер. Цель Эриксона, предоставившего эти описания, состояла в том, чтобы показать отличие гипнотического состояния от нормального, повседневного состояния сознания.

В отличие от обычного состояния сознания, которому свойственно постоянное изменение фокусировки внимания, гипнотическое состояние связано с устойчивым сосредоточением внимания и исключением всего, что отвлекает внимание. Однако это отнюдь не забвение или отсутствие реагирования, как это бывает во время сна, а особое состояние, в котором нормальная “гиперактивность” сознания снижается, а внимание направлено на отдельную совокупность или категорию стимулов.

Подвергающиеся гипнозу субъекты оказываются открытыми более эффективному использованию понимания, обретенного ими в процессе научения, и потенциальным возможностям реагирования, ранее не использовавшимся ими. Они оказываются в контакте с обширным резервуаром возможностей, содержащихся в их бессознательном, и могут черпать из него.

Роль гипнотизера в этой ситуации состоит в том, что он дает ряд сообщений (вербальных и невербальных), направляющих внимание субъекта на эти бессознательные возможности и создающих таким образом “гипнотическую ответную реакцию”. Систематическое и обладающее определенной целью обращение к не используемым способностям может наблюдаться с изумлением и любопытством субъектами, которые в результате начинают в большей мере осознавать и использовать свои потенциальные возможности.

Не существует четких признаков возникновения гипнотического состояния. Транс — это постепенно развивающееся и нарастающее явление, отличающееся по своей глубине у различных людей и даже у одного субъекта в разные моменты времени. Каждый пациент имеет свои паттерны изменения глубины гипнотического состояния, хотя существуют и определенные общие черты. Обычно снижается двигательная активность, а также усиливается физическая и психическая релаксация.

При использовании одного из тестов на восковую гибкость для кататонических пациентов могут быть обнаружены и признаки каталепсии. Довольно часто возникает амнезия по отношению к событиям, происходившим во время транса, так же как и расширение зрачков. Для транса также весьма характерна постепенная утрата контакта с внешней реальностью, включающая в себя неспособность реагировать на внешние раздражители, отвлекающие факторы и неожиданные звуки.

Гипнотическое состояние имеет различные степени — от легкого транса до весьма глубокого — и эти степени не имеют четких, фиксированных границ.

Превращение легкого транса в глубокий, напоминающий ступор, включает в себя постепенную утрату осознавания внешней среды. Со временем, когда субъект входит в действительно глубокий транс, ограничения, предубеждения и определяющиеся внешними обстоятельствами паттерны сознательного ума исчезают, передавая контроль над ситуацией бессознательному уму.

При этом субъект не находится полностью в бессознательном состоянии и не утрачивает способность контролировать происходящие события, но паттерны восприятия и реагирования, оставшиеся у субъекта, связаны теперь с бессознательным умом. Сознательный ум больше не управляет поведением субъекта, передавая данную функцию бессознательному уму, и это чрезвычайно важный аспект глубокого транса. Правильное понимание роли бессознательного при глубоком трансе оказывается абсолютно необходимым для уяснения того, как Эриксон использовал гипноз в психо­терапии.

Если пациент находится в состоянии глубокого транса, он слышит голос психотерапевта и реагирует на него только лишь с помощью бессознательного ума. Когда люди в глубоком трансе слышат, видят, понимают или делают что-либо, это функция паттернов восприятия, знания и реагирования их бессознательного ума. Субъекты при этом переживают происходящее и реагируют на него с позиций новой точки отсчета, новой перспективы — все это связано с бессознательным умом.

Все убеждения, страхи, ценности и тенденции их обычного сознательного ума становятся в трансе неуместными и недействительными. Так, при глубоком гипнозе субъекты освобождаются от ограничений сознательной модели реальности и оказываются в прямом контакте с бессознательным пониманием, связанным с опытом непосредственного эмпирического научения, а также со способностями, которые могут проявиться в этом новом понимании.

В глубоком трансе пациенты подобны детям  и характеризуются буквальностью. Тенденция реагировать на гипнотизера простым и буквальным образом напоминает поведение ребенка. Эта типично бессознательная форма реагирования является надежным признаком достижения глубокого транса.

Состояние глубокого транса может быть использовано для того, чтобы обеспечить другие формы гипноза. Субъектам даются инструкции, чтобы они действовали так, как будто находятся в нормальном состоянии, но на протяжении всего этого времени оставались в глубоком гипнозе. Такое состояние называется сомнамбулизмом. Хотя это весьма интересный феномен, он не является непременным условием возникновения большинства других форм поведения при гипнозе.

Основная психотерапевтическая ценность этого состояния заключается в том, что субъект может проводить несколько часов или дней, занимаясь своими обычными делами, оставаясь в то же время в состоянии глубокого гипноза. Такое расширенное применение гипноза позволяет субъекту использовать недоступный для него ранее бессознательный материал для разрешения своих проблем и для обучения новым паттернам реагирования.

Постгипнотическое внушение дает возможность расширить гипнотический опыт за пределы конкретной и ограниченной во времени ситуации гипнотического сеанса. Субъекту могут быть предложены такие инструкции и внушения, которые вызовут появление состояния транса в тех ситуациях, когда это окажется полезным для индивида.

Эриксон не раз отмечал, что каждый человек может быть загипнотизированным, хотя тут же добавлял, что состояние гипноза — это нечто, возникающее внутри субъекта. И только те субъекты, которые проявляют готовность к сотрудничеству, смогут научиться достигать гипнотического транса. Им необходимо позволять (и даже поощрять) входить в такое состояние их собственным, индивидуально неповторимым образом, соответствующим их собственным потребностям. Гипнотизер должен принимать и использовать все специфические особенности, проявляемые субъектом, обращая особое внимание и на характер собственной речи.

Вместо механического запоминания стандартизированной техники внушения Эриксон рекомендовал гипнотизеру применять косвенное внушение и бессознательное общение, приспособленные к нуждам каждого субъекта. В сущности, общие замечания Эриксона в отношении роли гипнотизера принципиально не отличаются от его высказываний о роли психотерапевта. И в этом нет ничего удивительного, если учесть, что эти выводы были сделаны им на основании одних и тех же наблюдений за человеческим поведением.

Гипноз является психотерапевтическим инструментом, увеличивающим возможности доступа к скрытым потенциальным возможностям, помогающим преодолеть барьеры сознательного ума и позволяющим пациенту приобрести необходимое психотерапевтическое научение, возникающее первоначально на бессознательном уровне, а затем разделяемое сознательным умом на основе принципа “принимать все, как оно есть”. Гипноз просто стимулирует некоторые обычные психотерапевтические процессы, поэтому сам по себе он не является формой психотерапии.

Хотя применение гипноза принципиально не изменяет цели психотерапии и ее процедуру, оно дает пациенту возможность пережить многие вещи, научиться им и сделать то, что в обычном состоянии бывает трудно или даже невозможно. Особенно это справедливо в тех случаях, когда пациенты во время транса приобретают умение функционировать более полноценным образом на бессознательном уровне. В некоторых случаях пациенты прогрессируют самостоятельно, будучи погруженными в глубокий транс и получив инструкции использовать свои новые умения, для того чтобы сделать то, что необходимо. Некоторые пациенты обучаются в трансе всему необходимому с минимальной степенью косвенного или общего руководства.

Однако стать последователем Эриксона нелегко. Это может занять достаточно много времени, поскольку не существует простой теории, которую можно было бы запомнить и применять к каждому из пациентов; нет ни перечня каких-то особых умений, которые можно было бы применять в любой ситуации, ни таких мистических изменений сознания, которые могли бы помочь внезапно постичь всеобщую истину. Эффективное использование гипноза, как и психотерапии в целом, в эриксоновской традиции не ограничивается какими-то особыми техниками — игрой слов, каламбурами, метафорами или анекдотами.

Это прежде всего осознание и принятие реальности вместе с готовностью и способностью использовать все, что она предлагает для достижения желаемых результатов. В сущности, это обязательство быть гипнотерапевтом во всех аспектах жизни, а не просто жалкие попытки (обычно не выходящие за пределы своего кабинета) подражать тому, как должен действовать гипнотизер. Это медленное и старательное накопление подробных наблюдений и всех связанных с ними умений и готовность принимать личное участие в процессе гипнотерапии, обучаясь на основе опыта пребывания в роли гипнотизируемого субъекта и приобретая понимание, чем является гипнотерапия и чего можно достигать с помощью гипноза.

Это и способность достигать с помощью самогипноза потенциальных возможностей собственного бессознательного, готовность принять решение использовать их и позволить им управлять собой. Эриксоновские гипнотерапия и психотерапия — особое искусство, требующее практики и полного посвящения себя этому делу. Возможно, это наиболее требовательное из всех искусств.

Сегодня для желающих обучиться всему этому доступны многочисленные семинары и книги, посвященные эриксоновской гипнотерапии, и гипнотерапевт может почерпнуть из данных источников ценный опыт, умения и инсайты. Однако любая информация (в том числе и приводимая в настоящей книге) и умения приобретают настоящую ценность только лишь в том случае, если они включены в повседневные паттерны переживаний и реагирования.

И чтобы стать эффективным гипнотерапевтом, необходима готовность принять особый стиль жизни. Идеи Эриксона могут служить руководством и источником мотивации, но они не могут быть универсальным ответом на все вопросы. Ответ — в каждом из нас, в принятии обязательства обучаться с помощью объективных наблюдений и переживаний — обучаться использованию полного диапазона нереализованных сознательных и бессознательных возможностей.


наверх